Н. П. Жаворонкова. Маленькое Тюрисевя большой Карелии. Воспоминания. (10.07.2011)
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.
Впервые воспоминания Н. П. Жаворонковой были размещены на сайте http://www.netslova.ru/teneta/povest/zhavor.htm в неполном виде. В полном объеме публикуются впервые.
Отец Н. П. Жаворонковой П. Г. Галахов поселился в Тюрисевя сразу после женитьбы. Жену звали Мария, её родители старейшие жители Тюрисевя Наталья Михайловна и Иван Николаевич (фамилия не известна). П. Г. Галахов работал в Государственной Думе младшим стенографом и каждый день ездил на работу в Петербург. Он был талантливым человеком, имел различные изобретения. За одно из них - особо стойкий состав асфальта, купленный государством, он получил большие деньги и перед самой революцией купил дом в Петербурге. После революции семья вернулась в Тюрисевя к родителям жены.
Потом П. Г. Галахов ушёл из семьи и, спустя какое-то время, уехал в СССР вместе с женщиной - цыганкой. Присылал каждый месяц деньги, звал дочерей Зою и Нину к себе в Москву.
Кругом жили друзья, целая русская колония; почти все они - бывшие жители России, имевшие здесь дачи - после революции остались жить постоянно и часто общались между собой.
Но всегда в нашей тихой деревне каждое маленькое происшествие вырастало в большое событие, и мы ждали воскресенья - тогда приезжали баптисты. Устраивались собрания с проповедями и пением псалмов. Бабушка Наталья, очень религиозная по церковному, рассуждала, что Слово Божие - есть всегда Слово Божие, и каждый пусть верит, как хочет.
В пустом зале нежилого дома Максимовских расставлялись стулья и скамейки, стол для проповедников.
Их было двое: Константин фон Кох, высокий, с черными волосами, красивый, похожий на южанина, хотя семья его была родом из Балтики и Германии; другой - небольшой, скромно державшийся человек, и с ними молодой симпатичный блондин с гитарой и хорошим голосом.
После собрания они приходили к нам на легкий завтрак. Константин фон Кох (его семья никогда не употребляла приставки фон) - во время Первой мировой войны адъютант адмирала Царского Флота, командир миноносца, отвечал за безопасность морской территории между Аландскими островами и Швецией.
Вскоре он отошел от догматов православной церкви и примкнул к евангелистам. В связи с этим ему пришлось оставить высокий пост и, переехав в Териоки, он начал работать то плотником, то жестянщиком, сотрудничал в религиозном журнале "Духовное Пробуждение" и впоследствии сам издавал его.
Наконец, встретился с проблемами русских беженцев в Финляндии, стал помогать им и всецело отдался этой работе. Терпеливая жена Надежда всячески поддерживала его, справляясь одна с детьми и хозяйством. В семье было три девочки и четыре мальчика. Хорошо владея шведским языком, фон Кох написал книгу "С командирского мостика на кафедру проповедника", которая была также переведена на финский язык.
1939 год был для них трагичен. В начале войны сгорел дотла поместительный деревянный дом. Пропал без вести на позициях у местечка Сумма старший сын Игорь - думали, что его задела вражеская пуля и он замерз в сугробе... Дочь, работающая при армии, погибла во время взрыва. И в самом конце войны в боях под Вуосалми пал второй сын Кирилл.
Фон Кох много работал в лагерях военнопленных в Дании и Финляндии. Умер в 1978 году 88-ми лет в сане пастора. А сейчас он жизнерадостен, полон энтузиазма, не чуя предстоящих тяжких бед...
Как необъяснимо и непонятно пробуждаются чувства к почти незнакомому чужому человеку. Все нравится, все одобряешь - слова, движения, поступки, хоть и не все растолковывает детский ум...
Он был исключительно привлекателен, держался прямо, говорил негромко и внятно. Ему можно было рассказать, как хоронили мертвую птичку, трогательным комочком лежащую с закрытыми глазками на спинке; о том, что в доме охотника крошки хлеба со стола после еды сметают не мягкой щеточкой, а высохшей заячьей лапкой - и как жаль было этого воображаемого зверька; что вдруг распустился цветок пиона, не цветшего много лет... Он слушал, внимательно и прямо глядя спокойными серыми глазами, не снисходительно с нарочитым интересом, а как равный хороший друг.
Первая встреча с баптистами на Тюрисевском море. Свежая июньская погода. Люди в длинных белых балахонах идут по берегу моря. Мы с Галькой смотрим на некотором расстоянии - молча, притихшие. Уж очень необычны строгие суровые фигуры в такой светлый безмятежный день, словно ведут их на казнь, словно приговорены за что-то...
Человека в белом балахоне с чтением молитвы заводят в море и, опрокидывая на спину, погружают с головой в воду. Ветер так и гуляет по вершинам деревьев... Дрожащие, мокрые, но счастливые бегут они переодеваться. Это уже не страшно, а весело. [Поскольку, вероятнее всего, речь идет об обряде крещения, выполнявшимся миссионером свободной церкви Константином Кохом, следует отметить, что возглавляемый им приход не относился к баптистам, хотя свободная церковь придерживалась такого же, как и у баптистов, обряда крещения путем полного погружения, в отличии от православных, католиков и лютеран. Прим. ред.]
Проповеди Коха были и грозные, и милосердные... В дни собраний мы, ребята, занимали первые скамейки и как только начинали горбиться или переговариваться - бабушка Наталья, сидящая позади, толкала нас палкой в спину. Палка, без которой она не выходила из дома, была ореховая с блестящим набалдашником, так что получить легкий удар от нее даже обидно не было.
Калиса ходила с нами, и мы знали, что ходит из-за интересного блондина с гитарой, и что он тоже вздыхает по ней... У Кали прекрасный сильный низкий голос.
Взрослым раздавали книжечки с текстом псалмов. Мы запомнили многие наизусть, и во время пения, как только в них что-либо говорилось о любви, поедали глазами Калю и блондина, зная, что они будут смотреть друг на друга...
Был такой куплет, где три раза повторялось: "За вас я молюся" - нам казалось, что блондин поет: "За вас я Калюся", что значило, за нее он готов в огонь и в воду. В другом псалме говорилось:
О дивный день, о дивный час,
Когда Господь увидел нас
Он сердце нам свое открыл
И в душу нам его вложил
С тех пор Господь всегда со мной
И водит сам меня рукой...
Не знаю, кто сложил такие уж очень неказистые строки, но, быть может, именно они пробудили во мне влечение к поэзии и мне тоже захотелось писать стихи, но не божественные, а жизненные.
Константин фон Кох призывал к милосердию, а самой милосердной в Тюрисевя была Антонина Александровна. Она жила в маленькой избушке на дворе бабушкиного участка. Антонина Александровна - полька, бывшая сиделка при больнице, сестра милосердия - действительно была таковой, помогала не только людям, но подбирала и лечила больных птиц и животных, получая за это добровольные приношения: хлеб, яйца, овощи...
Мы навещали ее каждый день, она всегда была ласкова с нами, и нам хотелось быть такими же хорошими, жить для других. Когда она уходила из дома, мы таскали сухие сучки из леса, рубили и складывали в ее сарай, оставляли ягоды и грибы на крыльце.
Вернувшись домой, она артистически удивлялась, кто такой добрый, а мы ни разу не выдали своей тайны.
Антонина Александровна выглядела особенно - седая, худенькая как девочка, с длинным узким носом и выцветшими фиолетовыми глазками, она зачесывала волосы кверху, укладывая их башенкой, носила юбки до полу, говорила громким грудным немного грубым голосом.
Как-то сказала, что в молодости хорошо пела, и мы начали уговаривать ее спеть и нам. Она согласилась. Это произошло летом. Антонина Александровна села в гамак, и мы заметили, похоже, собирается петь - не просто, а волнуется, как настоящая певица перед концертом.
Ах, зачем эта ночь
Так была хороша,
Не болела бы грудь,
Не страдала б душа.
Звуки вальса неслись,
Веселился весь дом,
Он в каморку свою
Пробирался с трудом...
Все мне нравилось в этом знакомом старинном романсе. Жалела отвергнутого жениха в день свадьбы любимой с другим. Будто красивый брюнет в черном костюме страдает в углу на коленях носом к стене в своей темной каморке.
Чем дольше пела Антонина Александровна, тем сильнее от резких движений раскачивался гамак. Она жестикулировала, то закрывала, то таращила глаза, привскакивала, пела каким-то нечеловеческим сиплым голосом с вскрикиваниями и слезами.
На заборе в удивлении висели деревенские мальчишки, а мы с Галькой в начале тряслись от скрытого смеха, потом прониклись странным тревожным чувством, словно нас коснулось глубокое переживание чужой души.
Может быть, у Антонины Александровны была любовная драма в молодости, или она мечтала стать артисткой - никто не знал ее прошлого.
Нина Петровна Жаворонкова-Галахова родилась в Тюрисевя в 1912 году. Живёт в Финляндии. Фотография сделана 27 декабря 1997-го года.